Сразу нужно указать, что название этой статьи довольно условно. Ускорение глобализационных явлений сначала в “первом” и “третьем” мире, а с падением тоталитаризма – и во “втором” мире – не могло остаться вне внимания мирополитической науки. Глобализация также вряд ли могла бы вызвать кризис этой научной дисциплины, ведь она не страдает догматическим фанатизмом на манер “научного марксизма”. Тем не менее, на мой взгляд, развитие глобализационных явлений в самом деле “забивает последние гвозди в гроб” классического реализма – который уже начал исчерпывать свой механизм объяснений, определений и предсказаний задолго до распространения “транснациональных” тенденций. Проявления эксклюзивности в рамках глобализации, что наиболее раздраженно критикуются приверженцами неомарксистского и моралистического направления в общественной науке – также расшатывают и основы либерального мировоззрения, как на межгосударственном (high politics) так и на национальном (low politics) уровнях.
Ведущим тезисом этой статьи будет служить следующий: происходит адаптация существующих мирополитических теорий относительно глобализационных явлений. Современный дискурс в международных отношениях в самом деле старается избегать тупиковой парадоксальности противопоставления принципов национального суверенитета и глобальных процессов, ведь логическим продолжением риторики в таких рамках непременно становится “сползание” в научно-популярный фатализм (см. А.С. Панарин Искушение глобализмом, РНФ, Москва, 2000). Вместе с тем ведется дискуссия о трансформации (а не деградации) роли государств, определяется степень (а не противопоставляется влиянию МО) влияния государств на глобализационные процессы, обсуждается рациональная оптимализация мирового порядка (а не эмоционально-наивная критика его малодемократичности).
Таким образом, автор будет стараться избегать в этой статье моралистического и неомарксистского подходов к обсуждению глобализации, и не потому, что он является их отчаянным противником, а потому что основным вопросом этого исследования является “Каким образом происходит адаптация мирополитической теории к вызовам глобализации, или скорее какие формы приобретает включение процессов построения взаимозависимости к дискурсе мирополитической науки?” – как во время, так и после холодной войны.
В этой статье делается попытка некоторым образом ассоциировать (отождествить) в аналитических целях понятия “международного общества”, “международных режимов” и “транснациональной” деятельности в рамках изучения глобализации.
Необходимо подчеркнуть, что определить точку отсчета глобализации достаточно непросто. Ведь и эпоха великих географических открытий, и финансовый порядок 19-го столетия, и первая мировая война, и информационная революция в одинаковой мере могут претендовать на такой статус.
Тем не менее, мне кажется правомерным разместить начало ускорения динамики глобализационных явлений в период между 1945 годом и Кубинским кризисом. Именно потому, что в 1945 были заложенны механизмы обобщающего взаимодействия между национальными государствами – а значит, пусть в идеализированной форме – их политической, и в некоторой степени – правовой взаимозависимости.
Одновременное создание мировых финансовых институтов, сначала носивших регулятивно-механический характер, заложило устои мирового финансового порядка. Процесс деколониализации расширил круг игроков на мировой арене; некоторым образом и на некоторое время – плюрализировал процесс принятия решений, ослабив влияние т.н. “великих держав”. Казалось, что начался процесс построения одного и того же “международного общества” (international society), которое пропагандировал Хедли Булл [3, с.25-27].
Тем не менее, начало ядерного противостояния, как принято считать, прекратил эти процессы. Эту новую систему Джеймс Розенау иронически назвал “пост-международным обществом (см. дополнительные источники 4, с. 25), где реалистическое видение мира продемонстрировало себя с новой силой. Вот здесь и кроется, на мой взгляд, возможность для переосмысления. Ведь сам Хедли Булл не был настолько идеалистом, чтобы предоставлять своему международному обществу плюралистичность (то есть абсолютную инклюзивность и принципы равных возможностей). В отличие от других общественных наук, в рамках мирополитологии, геоэкономические (и пусть даже раскритикованные геополитические) факторы не предоставляют равных возможностей игрокам на мировой арене.
Итак, глобальный процесс, его управление, совсем не является (и не может быть) всемирной инициативой. Он является эксклюзивным.
Но прекратило ли его ядерное противостояние, которое его пик пришелся на Кубинский кризис? Навряд ли – ведь именно раздел мира двумя сверхдержавами, их идеологическое противостояние и кореллированный с ним демонтаж колониальных империй (которыми, в классическом смысле, не были ни США, ни СССР (!)) – вытолкнули мировую политику на более интегрированный по актерскому наполнением уровень. Были осознанные новые правила стратегической игры в условиях взаимозависимости, ведь чем, кроме взаимозависимости в сфере безопасности был баланс сил? Вдобавок, с исключением вспышек пост-колониальных войн в тех регионах, где не возникли (и не могли возникнуть) политические нации, традиционализм утратил свои позиции в мире. Его место заняли две общественно-строительных идеологии, абстрактным наполнением которых служила одна и та же самая идея – идея общественного прогресса. Кроме того, обе идеологии не локализировались, а претендовали на экспансию.
Так же, как сегодня постоянно отмечается уникальность нашего времени, если почти всюду по миру утвердилась одна и та же самая общественная философия – либерализм, можно обратить внимание на период холодной войны – ведь когда же ранее почти во всем мире властвовала бы лишь одна из двух доктрин, в центре которых находилась единая идея?
Даже во время холодной войны (что показательно), и в рамках наиболее консервативной риторики в международных отношениях, делались попытки отойти от “надгосударственного” и “стратегического” дискурса [5, с. 46]. На базе концепции про национальные роли, Холсті (1976) определяет понятие “стран-изгоев”. Он использует пример Южной Африки и тех стран, что декларируют свою внешне-политическую роль как “защитники веры” [8, с. 235]. Интересно, и вместе с тем логично, что нарушение прав человека в этих странах признал бы (и признавал) и СССР, если это не противоречило его интересам.
Появление конструктивизма, как направления в мирополитической науке также датируется не 1989 годом. Попытку переосмыслить правила поведения государств на мировой арене на основе позитивистского анализа (пусть даже и малоубедительного) сделало немало исследователей [5, с. 35-38].
Наиболее ярким проявлением реакции на глобализационный процесс в мирополитической науке является анализ транснациональных отношений. Он нашел свое отражение в исследованиях взаимодействия между игроками как рациональными актерами и международными организациями (Ле Рой Беннет); разработке теории институционализма на примерах ЕС и НАТО (Моравчик), разработке основных положений функционализма и неофункционализма на примерах европейской интеграции (Хаас); и анализе корреляции между транснациональными отношениями и мировой политикой (Най и Кьоейн, 1972).
Одной из наиболее удачных попыток охарактеризовать изменения в мировой политике в ранний и поздний послевоенный период стала теория многоуровневых международных режимов. Исследователям удалось определенной мерой примирить реалистический (power-based), либеральный (interest-based) и позитивистский (knowledge-based) подходы в международных отношениях путем разработки консенсусного определения режима: “Режимы это явные или неявные принципы, нормы, правила и процедуры принятия решений, вокруг которых совпадают ожидания всех актеров в определенном сегменте международных отношений... правила есть специфические алгоритмы деятельности. Процедуры принятия решений – это превалирующие привычки подготовки и воплощения коллективного выбора” [7, 181].
Кьоейн (1984) и Янг (1986), тем не менее, отмечают, что международные режимы являются частными случаями в международных отношениях и должны быть исследуемыми как такие, кроме того, термины “международный режим” и “международная организация” отнюдь не являются синонимами.
В условиях экстраполяции теории режимов на современные процессы в мировой политике (как-то постепенное “переплывание” функций принятие решений от ООН к “Большой семерке”, от Совета безопасности к НАТО, и т.п.), актуализируются как эксклюзивистские идеи Хедли Булла и его преемников и критиков (Хюрелл, Шоу и прочие), так и следующие тезисы Кьоейна, где под учреждениями он имеет в виду режимы: “Функциональные объяснения в социальной теории являются большей частью post hoc. Теория рационального выбора, приложенная к социальным учреждениям, предусматривает, что учреждения можно определять способом исследования интересов тех актеров, которые их создали и поддерживают. Учреждения существуют потому, что они рационально предусмотрены увеличивать благосостояние их творцов” [7, с. 186].
Создание режима внешнеполитической взаимозависимости не состоялось вчера. Показательно, что тот же Кьоейн отмечает важную, если не определяющую роль гегемонов в образовании и поддержке режимов.
Понятно, что классики мирополитической науки рассматривали и рассматривают эволюцию взаимозависимости с неореалистических позиций, и поэтому делают акцент на разновидностях баланса между силой и интересом в правилах поведения рациональных актеров.
Однако асимметрическая взаимозависимость, по моему мнению, в условиях распространения и ускорения своего процессуального проявления – глобализации, удивительно быстро разламывает рафинированные структуры видения мира как мира национальных государств.
Транснациональный бизнес и международные неправительственные организации не только привлекают внимание исследователей, но и требуют отхода от “плоскостной” (геополитической и геоэкономической) картины мира, и перехода к “комплексной” (сферической, быстротечной). Очень показательным в этом аспекте является немного идеалистическое видение Терри Бузеном большого “Северного” Сообщества в границах всех индустриальных стран после распада СССР. [4, с.15]
Вполне оправданной в этом отношении кажется и разработка новых объяснений в мирополитическом анализе, появившихся вслед за ликвидацией биполярности.
Тимоти Люк в своей работе, посвященной анализу войны в Персидском заливе, в частности утверждает, что не США, а именно Кувейт выиграл в конфликте, доказав бессодержательность геополитической агрессии против общества, являющегося частью постиндустриального мира.
Не только вся денежная масса, что оборачивалась в Кувейте вскоре оказалась на счетах транснациональных банков, но и эмират с территории Саудовской Аравии удачно произвел денежную реформу. На информационном уровне, масс-медиа, профинансированные Кувейтом, развернули кампанию за освобождение Кувейта от Хусейна [9, с.32]. Кувейтский режим по своей структуре – репрессивный религиозно-окрашенный тоталитаризм – настолько интегрирован по своему экономическому наполнению в симметрическую взаимозависимость первого мира, что защитный инструментарий мирового порядка (то есть стран, что в него входят) не промедлил с ответом [11, с.325]. Люк применяет в своем исследовании иронические неологизмы (как-то “petro-war or retro-war?”, то есть “нефтяная война или устаревшая война?”), с целью продемонстрировать ошибочность реалистических расчетов иракского руководства, коему пришлось лишь удовлетвориться ограблением опустевшего Кувейт-Сити и заплатить за это позорным военным поражением [9, с.324].
Люк также старается подчеркнуть изменения в концептуальном базисе правил игры в мировой политике, как-то смещения традиционного геополитического поля ответственности государств, подчинение их политики направлениям мировых финансовых и информационных течений [9, с.338].
Рост значения транснациональных актеров (ТНК, НГО, медиа-империй) также косвенно отмечается Люком, но более полную характеристику их влиянию дает Ле Рой Бенет (1995). Он отмечает не только многочисленность транснациональных актеров (до 6700 в 1995 г.), но и раздражающую неспособность современной мирополитической науки дать им определение, адекватное разноуровневости и разносторонности их влияния [10, с.271].
Современные процессы переоформления, переосмысления и перестройки мирового порядка оказывают критическое влияние как на западную мирополитологию (ее научную традицию), так и на российские исследования в области международных отношений. Тем не менее, если общий кризис политического либерализма, его смещение в разные крайности вплоть до догматизации – некоторым образом тормозит прагматический и критический подход к поиску новых подходов на Западе, российская мирополитическая наука постепенно освобождается от реалистических догматов и проявляет склонность к развитию комплексных (сферических) подходов к анализу создаваемого мирового порядка.
Например, А.Д. Богатуров указывает на то, что в “традиции Булла заложены понятия для современного миропорядка, которые, однако, противопоставляются с нормами его международного общества” [1, c.30].
По мнению Богатурова, поражение США во Вьетнаме (1973) и атаки нефтедобывающих стран на западный мир (1979) подтолкнули к ускорению динамики интеграции между государствами первого мира. Конец биполярности привел к двум наиболее ощутимым последствиям: создание политических режимов, желающих восприниматься как демократии, лишь бы совпадать с защитной, эксклюзивистской концепцией развитого мира; и построение системы асимметрической взаимозависимости, где каждой стране отводиться определенная экономическая и регионально-регулирующая функция [1, с. 33]. По моему мнению, эти соображения довольно созвучны с концепцией как экономического классика Рикардо, так и первотворца международной политэкономии Роберта Гилпина [6, с. 406].
Согласно Богатурову, в современных международных отношениях надгосударственное противопоставляется и побеждает межгосударственное, роль государства-актера трансформируется в первом мире, вместе с тем развивается, или – наоборот, в экстремальных условиях (примеры Хорватии и Сербии в условиях конфликта ) утверждается и гиперболизируется в третьем мире [1,с. 38].
Новый мировой порядок (ведь, по Кьоейну, "режим" может быть лишь полу-формальным и необязательно ассоциируется с МО), видится Богатурову как мир-конгломерат, который состоит из нескольких равноположеных частей-анклавов, не похожих и ненаправленных на сближение, однако взаимовлияющих и взаимоадаптирующихся [1, с. 40].
Намного более пессимистическими (ведь Богатуров все-таки пытается доказать бессодержательность гегемонии), но по моему мнению более реалистичными являются взгляды на мировой порядок другого известного российского исследователя – Николая Косолапова.
Косолапов видит транснационализацию, эксклюзивную и асимметрическую взаимозависимость, как такую, что строится по оси "техносфера" – "периферия". Под "техносферой" Косолапов понимает объединенную финансовыми и информационными течениями часть человечества, "золотой миллиард" население развитых стран и центров отсталых стран, а под "периферией" – пространство вне границ центров третьего мира. Новый мировой порядок, по мнению Косолапова, построен на объединении интересов развитых стран, принимающих решение путем "олигархического обсуждения" в рамках полноценных (Большая Семерка) и провозглашающих (Давос, Парижский и Лондонский Клуб и т.п.) форумов; а также "силового авторитаризма" коллективных, но неформализироованных внешнеполитических сообществ (режимов, по Кьоейну); отстраненного гегемона, то есть США, что формализует свое мировое влияние посредством союзнических (НАТО), двусторонних (США – Британия) и односторонних инициатив. [2, 128-134]
Тут уже время сделать некоторые выводы. По моему мнению, мирополитическая наука, даже ограниченная рамками реалистического дискурса, никогда не игнорировала глобализационных явлений, как-то внегосударственных влияний; надгосударственных попыток изменения или утверждения мировых порядков; изменений в роли государств вообще. Однако лишь пост-фактумный анализ этих процессов дает возможность продемонстрировать и определить их внутреннюю логику, небезосновательную ретроспективу и рациональную перспективу – а значит, пространство для адаптации подходов в мирополитической науке к новым реалиям.
Современный кризис, нехватка адекватных объяснений и определений мирополитических процессов не является только лишь признаком международных отношений как науки, но и признаком кризиса, переосмысления концепции либерализма и роли государства в общественной науке вообще.
Приверженец и вместе с тем критик Хедли Булла Мартин Шоу следующим образом охарактеризовал глобальное общество: “Перспектива глобального общества имеет идеологическое значение, прямо противопоставленное международному обществу. Нельзя ожидать на сегодняшний момент сколько-нибудь скорого решения в конфликте между ними, по той простой причине, что пока требования глобального общества возрастают, стабильность международной системы и больших государств в ее центре остается непоколебимой...” [12, с.60]
Мартин Шоу написал эти слова в 1996-ому году. За три года до операции НАТО в Косове.
Литература
1. Богатуров, Алексей. Синдром поглощения в международной политике; стр. 28-49. Pro et Contra, т.4, №4, Москва, осень 1999
2. Косолапов, Николай. Россия, США и мировое развитие, с.121-137, т.5, №2, Москва, весна 2000
3. Bull, Hedley. The Anarchial Society: A sudy of Order in World Politics, London, MacMillan, 1977
4. Buzan, Barry. New Patterns of Global Security in the 21st Century. International Affairs. vol.67, #3,.July, 1997
5. Doty, Roxanne L. Foreign Policy as Social Construction: A Post-Positivist Analysis of U.S. Counterinsurgency Policy in the Philippines. International Studies Quarterly, #37, 1998
6. Gilpin, Robert. The Politics of Transnational Economic Realtions International Organization, #25, Summer 1971.
7. Hasenclever, Andreas, Mayer P., Ritterberger V. Interests, Power, Knowledge: The Study of International Regimes. Mershon International Studies Review, #40, 1996
8. Holsti, K.J. National Role Conceptions in the Study of Foreign Policy, International Studies Quarterly, # 14 (1970)
9. Jepperson L., Wendt A., Katsenstein P.J. Norms, Identity and Culture in National Security // Norms and Identity in World Politics, Colorado University Press, 1994
10. LeRoy, B. Transnational Relations and International Organization, London, 1995
11. Luke, Timothy W. The Discipline of Security Studies and the Codes of Containment: Learning from Kuwait. Midwest Political Studies Association, 1991
12. Shaw, Martin. Global Security and Global Responsibility. The Theoretical Historical and Political Limits of “International Society”, from Fawn/Larkins (eds), 1996, pp. 47-60
Додаткові джерела
1. Nye Joseph S., Keohane Robert O. Transnational Relations and World Politics. An Introduction, 1972
2. Keohane R.O., Nye J.S.(Jr), (eds). Transnational Relations and World Politics, International Organization, 25 (summer 1971)
3. Hurrel, Andrew. Society and Anarchy in the 1990s // International Society and IR Theory, 1998
4. Rosenau James N. Turbulence in World Politics. Hemel Hempstead: harvester-Wheatsheaf, 1990